Прошло несколько месяцев после кошмарных событий 3-4 октября, происшедших возле Дома Советов России. Но ощущение пережитого не притупилось, увиденные картины и образы людей навсегда запечатлелись в памяти.

К 3 октября патриоты всех национальностей: русские, украинцы, армяне, казахи, чеченцы, среди них женщины, юноши, старики и даже дети уже более десяти суток жили на площади перед зданием парламента. Озябшие, усталые и голодные эти люди защищали народовластие лишь одним своим присутствием, без оружия, без техники. На площади горели костры, люди кипятили воду, грелись, обсуждали ситуацию, вступали в переговоры с милицией из оцепления. Здесь же шла служба возле наспех сооруженного креста. Никто из них не мог предположить, что завтра будет отдан приказ открыть огонь на поражение, и многие из защитников останутся лежать мертвыми на этой площади. И народовластие, закон, Конституцию они защитить не смогут, потому что силы не равны: у Ельцина танки и бронетранспортеры, вооруженный спецназ, а у этих людей только желание жить по справедливости, иметь закон и Конституцию, по которой они не будут нищей рабочей силой на своей же земле. К сожалению, людей с обостренным чувством достоинства, смелых и бесстрашных в России оказалось не так много. Президент США Клинтон 25 сентября даже выразил по этому поводу "благодарность русскому народу" за то, с каким "спокойствием" он наблюдает за происходящим в своей стране. Клинтон не скрывал удовлетворения от того, что русские находятся в состоянии политического паралича, отстранены от решения своей судьбы, что они так послушны кнуту.

Начиная с 21 сентября, уже шел штурм сознания народа из Останкино, а депутатам отключили телефоны, электричество, отопление, водоснабжение, был захвачен печатный орган парламента "Российская газета", прекращен выпуск передачи "Радио-парламент".

Защищавшие Дом Советов люди были отрезаны от внешнего мира, лишены информации. Поэтому когда я около двух часов дня в числе других журналистов прошла через пропускной пункт в здание, меня засыпали вопросами: "Что там происходит в Москве?" Молодые ребята, охранявшие баррикаду, не знали ни то, что о них распространяет Останкино, ни того, как население Москвы реагирует на изоляцию депутатов. Я объяснила им, что приехала из Ярославля, что областной Совет не поддержал действия Ельцина, а в Москве видела только сплошное оцепление от станции метро "Баррикадная" до набережной. В Ярославле ходили слухи, что на 3 октября готовилась большая демонстрация москвичей, возможен прорыв оцепления Дома Советов. Они и об этом ничего не знали. Отдала им пачку печенья, несколько экземпляров "Северного рабочего". Парни были в фуфайках, измученные — тринадцать дней пребывания за колючей проволокой дались им нелегко.

Стоявшую в оцеплении милицию и ОМОН кормили на убой в здании гостиницы "Мир", а эти добровольно сидели здесь почти без питания — только если кто-то чего-то приносил с собой. В столовой парламента был лишь хлеб с сыром.

Люди снизу кричали, что в мэрии засели вооруженные люди, и требовали идти туда, чтобы освободить здание. Молодой парень в мегафон сообщал:

— В здании мэрии засела кремлевская группа "К", около 600 человек. У группы есть план провокации — организованное нападение на гостиницу "Мир". Все одеты в гражданскую одежду. Сегодня я видел этих людей и здесь, на площади. Будьте внимательны, не поддавайтесь на провокации.

На третьем этаже гостиницы "Мир" из окна слева появился ослепительный свет синего цвета, никто не мог понять, что это такое, предупреждали, что из окна будут стрелять.

Огромная толпа народа направилась к мэрии. Они вернулись через 30-40 минут. Люди на площади стали настаивать, чтобы идти в Останкино ("империю лжи" — как ее называли) требовать эфира. Возмущались клеветой, которая шла по телевидению в последние дни в адрес парламента. Стихийно начали скандировать:

"Останкино!", "Останкино!" и часть людей уже направилась туда. Молодые парни без оружия сели в машины и с флагами поехали в Останкино.

Один из работников Дома Советов, комментируя события на площади, говорил:

— Вы знаете, что Хасбулатов предлагал депутатам после съезда уйти из здания. Он предполагал, что Ельцин расстреляет людей, убеждал, что хорошо знает Ельцина и его жестокость в борьбе за власть. Но Хасбулатова не поддержали и даже предложили отстранить его за это от должности...

Мне вспомнилось выступление Руслана Хасбулатова 18 сентября на совещании местных Советов за три дня до появления ельцинского указа №1400. Сейчас уместно привести его дословно:

"...Речь идет... о сознательном поведении одной власти, которая стремится ввергнуть общество в новую диктатуру. Побудительные мотивы для таких антидемократических действий тоже очевидны. Это страшные по своим последствиям провалы, прежде всего в социально-экономической сфере, провалы и боязнь ответственности за эти провалы, поиски противников по всему периметру исполнительной власти, попытки найти этого не просто противника, а врага сначала в Советах, потом в самом народе.

Примерно месяц назад президент объявил, что в августе проведет "артподготовку", а в сентябре "перейдет в наступление". К сожалению, исполнительная власть действительно перешла в наступление, наступление драматическое, которое может стать катастрофой для страны и людей. Наносится удар за ударом по представительной ветви власти и, к сожалению, все во вред народу, во вред стране.

Кстати, хотел бы сообщить вам. что у президента были консультации по поводу того, как отнесутся за океаном к разгрому Верховного Совета. То есть опять-таки проявляется та же самая необольшевистская философия революционного насильственного действия под прикрытием якобы демократии, хотя здесь демократией и не пахнет".

Обстановка на площади становилась все тревожнее. Поздно вечером заглянула в комнату на первом этаже — там молоденькие девушки делали перевязки. Справа у стены лежали покрытые простыней трупы. И все же люди не уходили от Дома Советов. Они были у костров, в подъездах, на полу в здании.

В пять утра 4 октября я шла по зданию. Тревога висела в воздухе.

— К окнам не подходить, жалюзи не поднимать — на крышах снайперы.

Маленькие радиоприемники перехватывали разговоры-команды военных, которые вновь окружили Дом Советов. В разговорах только одно:

— Живыми никого не выпускать!

— Усиливают оцепление, — пояснил мне молодой паренек из охраны здания.

Около 7 часов утра от набережной и гостиницы "Мир" раздались пулеметные очереди, появились БТРы. Люди заметались по площади. Многие сразу же упали и больше не поднимались. Другие искали, куда можно спрятаться. Но где? До меня дошел весь ужас происходящего — убивают людей! Я отшатнулась от окна — мимо стекол пролетали пули.

Прав оказался Хасбулатов в своем прогнозе — стреляют по людям, их хладнокровно убивают здесь, на этой площади возле парламента. Он предчувствовал, предостерегал, хотел отвратить эту кровь, но его не услышали ни президент, ни народ, ни даже депутаты.

Во время обстрела Хасбулатов оставался в зале Совета национальностей вместе со всеми. Он был в расстегнутом светлом плаще, разговаривал с депутатами Ворониным, Карягиной. Спокойным, усталым, полным горечи голосом он обратился к сидящим в зале людям со словами прощания — прощения.

— Если я в чем-то был не прав, прощу простить меня за все. Ему возразили:

— В этом зале никто ни перед кем не виноват, сюда пришли без принуждения, по своей совести, прощения просить не надо.

Все утро Хасбулатов, Руцкой, Воронин и Соколов пытались вступить в переговоры с президентской стороной, но безуспешно. Из уст в уста передавались страшные слухи, что президентские охранники (именно они стреляли по Дому Советов) ведут себя как звери. Из здания утром решила выйти женщина с ребенком. Их тут же расстреляли. Руцкой передавал по радиотелефону просьбы, обращаясь ко всем:

— Помогите вывести безоружных людей из здания. Мы готовы сложить оружие. Но как только мы выходим с белым флагом на улицу, по людям открывают огонь.

Я подошла к человеку с мини-рацией, чтобы послушать, что происходит снаружи. Доносились резкие трескучие фразы:

— Стреляйте на поражение. На всех патронов хватит.

— Убить всех, чтобы не было свидетелей!

Хасбулатов мог покинуть парламент один. Но он не мог оставить депутатов, людей со всей России, съехавшихся защитить свое человеческое достоинство. До последней минуты он и другие руководители парламента были в зале, вместе со всеми.

Хасбулатов сидел вполоборота к залу в темной рубашке. У него не было ни сумки, ни папки. Усталое, бледное лицо. Я подошла к нему, сказала, кто я, откуда, напомнила о встрече, которая состоялась случайно в этом же здании еще в 1991 году; При разговоре глаза его стали более живыми, лицо выражало приветливость и внимание к тому, о чем шла речь. Я сказала ему, что мы много раз встречались с его помощниками, зная ситуацию на местах, предлагали создать что-то вроде представительств парламента в регионах:

— У парламента много сторонников, их нужно объединить, собрать вместе. На чиновников нет никакой надежды. Председатель нашего областного Совета пальцем не пошевелил, чтобы проводить в жизнь позицию законодательной власти.

Руслан Имранович слушал, соглашался:

— Много не успели сделать. У самого руки до всего не доходили, а чаще приходилось все решать самому. Конечно, и это надо было сделать. Работать пришлось в трудных условиях. Вся политика президента в последнее время была направлена на изменение конституционного строя. Перед Верховным Советом стояло много задач: улучшение жизни народа, стабилизация цен, пресечение преступности, укрепление безопасности граждан, развитие народовластия. Вполне можно улучшить жизнь народа без режима личной власти.

В темном зале, где едва можно было разглядеть людей, отчетливо было слышно, как снаружи гремят выстрелы. Когда уже почти никто не надеялся на спасение, невозможно было строить прогнозы даже на час вперед, я все-таки сказала ему:

— У нас, наверное, будет еще возможность встретиться в другой ситуации.

Он протянул руку и ответил:

— Сейчас сложно что-то сказать определенно.

Рука была сухая, маленькая для мужчины. Но его пожатие говорило — передо мной не сломленный многодневным напряжением человек, способный оставаться на государственном посту даже тогда, когда ему грозит гибель.

Прошедший большую школу в кругах ученых и политиков, Хасбулатов был тысячекратно прав, когда просто и ясно объяснил на Чрезвычайном съезде депутатов цели тех, кто совершил государственный переворот:

"Во-первых, это стремление уйти от ответственности за крах своей политики, развал страны, за резкое ухудшение жизни народа. Это попытка переложить ответственность с себя на представительную власть и таким образом сохранить агонизирующий режим.

Во-вторых, цель переворота — спасти свою социальную опору, очень узенькую, то есть тех, кто награбил баснословные богатства, строит себе дворцы, имеет по несколько дорогих лимузинов, отдыхает на (Самарских островах, купается в роскоши при невиданном обнищании 90 процентов граждан.

В-третьих, одна из целей — бросить людей в "дикий" рынок на произвол судьбы, лишив их всякой социальной защиты.

В-четвертых, правящий режим желает, продавая национальные интересы, иметь вердикт Запада на свое существование. В этих целях, собственно, осуществляются экономические реформы, все в большей степени подчиняющие экономику страны сырьевым корпорациям международных финансовых, промышленных групп".

Всего лишь через полчаса после нашего разговора прошедшие в Дом Советов бойцы из подразделения "Альфа" начали выводить людей из-под обстрела. Мы ушли в первой группе, а Хасбулатов вернулся в кабинет Руцкого.

Правящему режиму Хасбулатов не был нужен живым. Слишком очевидной могла стать на открытом судебном процессе его верность Конституции и закону, его невиновность. Тем отчетливей видна преступность методов, которыми действовали его политические противники.

Группа "Альфа" не только произвела задержание Хасбулатова и Руцкого, но и сопровождала их под охраной в Лефортово. Иначе их жизнь могла оборваться уже в здании парламента.

Хасбулатов был опасен режиму даже в тюрьме. В нарушение всех законов его и других защитников Конституции лишили возможности баллотироваться в новый парламент.

Придя в себя от шока, люди начали активнее выражать свой протест. Но основная масса по-прежнему безмолвствует.

Неужели народ так скоро от гордого "Рабы не мы!" смог опуститься до состояния "Рабы немы"?